"Фекальный поток" мата в Биробиджане профессор ПГУ сравнил с бранью в заводском поселке

Опыт столкновения со сквернословием и практика сквернословия есть у каждого человека. В России такой опыт, как правило, появляется очень рано, и к отрочеству мы почти свободно владеем нехитрым искусством площадной ругани. Что происходит потом? Результаты опроса довольно реалистичны: примерно половина населения (в основном, думаю, мужчины) говорит на матерном языке, чуть менее половины (в основном, думаю, женщины) используют сильные выражения от случая к случаю, оставшиеся либо брезгуют, либо просто-напросто не владеют матом. (В последнее верится с трудом, но отчего же не допустить и такую возможность.)

Буквально вчера наблюдал около автостоянки у магазина "Самбери", что на Советской, двух повздоривших водителей. Один из них, начавший ссору, сразу начал выяснять отношения матом. Разумеется, на всю улицу. Другой сначала попробовал перевести разговор в более цивилизованное русло (мол, зачем сразу материться), но это лишь подхлестнуло оппонента. Тогда и более сдержанный участник инцидента тоже перешел на язык родных осин. Квалификация у обоих была примерно одинаковой, но они явно представляли две разных языковых группы: один просто не мог говорить без использования ненормативных выражений, а другой обращался к ним лишь в случае необходимости.

Откуда берется речевой стиль сплошной матерщины? Ответ простой: языковая среда. Если это язык детства, то он останется с человеком навсегда, за исключением случаев, когда в силу каких-то особых обстоятельств (резкая смена социальной или профессиональной среды) людям приходится предпринимать поистине титанические усилия, чтобы освободиться от мата. Опрос формулирует очень простые позиции "часто — редко — никогда", а на самом деле существует множество различных промежуточных языковых ситуаций. Кроме того, эти ситуации исторически изменчивы. После революции, в 1920-е, матерщина буквально захлестнула российские города и села, а в 1930-е народу стали прививать литературную норму.

Примерно так же дело обстояло в военные и послевоенные годы. В моем родном поселке люди матерились всегда, но это не было принято делать при женщинах и детях. Это был язык мужчин. На нем они выясняли отношения (брань — это ведь изначально "борьба", схватка, сражение), на нем разговаривали между собой о всяких всякостях. Но именно между собой. Где-то в конце 1970-х стали материться при женщинах и детях, а затем на этом языке стали разговаривать и женщины, и дети. Не хочу сейчас вдаваться в выяснение причин, но дело обстояло именно так. В 1990-е, которые многим хорошо памятны, одно из первых лиц в государстве совершенно серьезно объясняло какой-то представительной аудитории: мы матом не ругаемся, мы на нем разговариваем. Этот человек мог бы сказать то же самое иначе и точнее: мы на языке не говорим, мы на нем ругаемся. Такая у нас благородная национальная привычка. Нам бы, как заметил Зощенко, только указали, в какое отверстие ругаться.

По моим наблюдениям, даже самый неисправимый матерщинник хорошо понимает, что он говорит матом, а не нормальной речью. Почему он тем не менее практикует мат? Потому что язык нормы для него труден и даже смешон. У него просто не получается говорить по-другому. Зачем напрягаться? Мат обнаруживает внутреннюю распущенность, расхристанность человека, неумение и нежелание собрать себя в нормальную языковую личность. Да и сам мат, превращенный в сплошную речь, напрочь теряет свою изначальную выразительность. Есть языковое юродство, а есть языковое уродство. Когда речь российской улицы превращается в какой-то фекальный поток, то это, конечно, уродство. Мат уродует говорящего на нем человека, и он довольно серьезно травмирует окружающих, даже если им кажется, что они привыкли к этому способу самовыражения. Надо бы заканчивать с этим языковым терроризмом, нет? Или мы уже не чувствуем разницу между словами, сказанными в минуту раздражения себе под нос или в тесной компании, и тем способом громко и прилюдно осквернять Божий мир, который вошел у нас в привычку?

Есть люди, которые вполне серьезно пытаются реабилитировать мат и привлечь в союзники составителей словарей, авторов диссертаций о табуированной лексике, покойного Венедикта Васильевича Ерофеева или вполне живого, талантливого и в некотором роде арт-хаусного провокатора по фамилии Плуцер-Сарно. Напрасно. У матерной ругани есть социальная и культурная функция, которую никто не оспаривает. Но это функция именно ругани, а не языка как такового. Дальше нужно объяснять?

Кстати: почему русский мат представляется таким экспрессивным? О нем ходят легенды, его практикуют далеко за пределами России, у него весомая, хоть и своеобразная, международная репутация и довольно обширное культурологическое портфолио. Ведь речь идет всего лишь о вариациях трех-четырех базовых слов! (Сравним: ходовой сборник англоязычного сквернословия "Dirty English" содержит около 10 тысяч оригинальных слов. Правда, это по большей части эвфемизмы.) Так вот — дело именно в вариациях! Возможности удивительно, просто фантастически разнообразного русского словообразования, а также интонационная пластичность русского языка придают нашему мату известную изощренность. Правда, артисты этого жанра сплошь и рядом нарушают принцип "четвертой стены", но язык здесь уже ни при чем: сквернословие — это безобразное родимое пятно скверного воспитания.

В Биробиджане много и бестолково матерятся — как в заводском поселке, населенном буйным и криминальным народцем. Старожилы говорят, что так было не всегда, и я им верю. В больших городах такое встречается реже, но все равно нынешнюю ситуацию не сравнить с эпохой советской интеллигентской благопристойности. Ведь было такое (исторически не очень продолжительное, впрочем) время, когда даже банальные гопники и дворовая шантрапа остерегались во всеуслышание говорить матом на улицах наших городов (особенно столиц): это было не принято, и за это, как говорится, могли привлечь. Сейчас сами правоохранители не считают чем-то неправильным "выражаться" даже при исполнении служебных обязанностей. А если они все же вынуждены говорить протокольным языком, то слушать их настоящее мучение. Уж лучше бы выражались…

Ну и еще.

—Сам-то ты, автор, позволяешь себе матюгнуться?

— Бывает. К сожалению.