"Нам постоянно говорят, что мы с Китаем в контексте современной геополитики обречены на стратегическое партнерство. Возможно. Но вынужденная зависимость не самая лучшая форма партнерства: нам мало с кем в современном мире сейчас приходится по-настоящему "партнёрить", — считает профессор ПГУ им. Шолом-Алейхема Павел Толстогузов. Своим видением взаимоотношений России и Китая он поделился с ИА ЕАОMedia в рубрике "Я так думаю".
Такое партнерство
Визит председателя Си в Россию в начале июля уже вызвал все возможные отклики и даже успел забыться. Интервью Виктора Ларина напоминает нам и о визите, и, главное, о китайской теме. Для жителей дальневосточного пограничья эта тема всегда актуальна.
Виктор Ларин: В основе российско-китайских отношений лежат общие прагматические интересы Интервью Ларина интересно своей двойственностью: вначале в нем сочувственно цитируется официальное утверждение о "лучших отношениях [Китая и России] за всю историю", а затем следует довольно объективное описание самих этих отношений, в которых Россия играет роль откровенно вспомогательного игрока, младшего партнера. Возможно, для современной России это и в самом деле единственно возможная роль, но вряд ли лучшая.
Что такое мы для Китая (по материалам интервью)? Территория транзита — пока что очень проблематичная из-за плохой инфраструктуры и неэффективного менеджмента. Вспомогательный источник углеводородов (те же проблемы). Рынок сбыта — не самый емкий и важный. Роль подъездного пути, энергетического "резерва" и близлежащего небольшого рынка может выглядеть прагматически понятной, но вряд ли достойной самоуважения. Фактически мы приторговываем в отношениях с Китаем своей географией.
Такие отношения, конечно, тоже можно считать сотрудничеством, и строительство нижнеленинского моста — его выразительная метафора, которая дала повод для иронии как с нашей, так и с китайской стороны. Даже NYT в лице своего обозревателя Эндрю Хиггинса слегка, как говорится, поугорала.
Нам постоянно говорят, что мы с Китаем в контексте современной геополитики обречены на стратегическое партнерство. Возможно. Но вынужденная зависимость не самая лучшая форма партнерства: нам мало с кем в современном мире сейчас приходится по-настоящему "партнёрить", и наших собственных интересов в таком партнерстве больше, чем китайских, и китайцы это понимают и принимают наше партнерство как должное, не более. Если, как подозревают китайцы, главное лицо их страны чем-то и похоже на героя Алана Милна, то в первую очередь предельно рациональным государственным эгоцентризмом.
"Если он худеть не станет, а ведь он худеть не станет…"
Они, конечно, вежливые люди и не скажут о своем лидерстве в наших отношениях нам в лицо. Более того: китайская пресса дипломатично использует выражение о "стратегической привычке" Китая и России друг к другу. Не думаю, что это простая формула вежливости. В самом деле, геополитически мы сейчас нужны друг другу. Но привычки, в том числе и стратегические, имеют свойство меняться. Вспомним, как эти привычки в наших отношениях резко менялись на протяжении прошедшего ХХ века: раз пять, не меньше. И нет гарантии, что не изменятся вновь. Например, все усиливающееся влияние Китая в Центральной Азии рано или поздно поставит вопрос о конфликте интересов наших стран, к которому мы просто не готовы.
Вспомним: в 2014 году, когда началась политика санкций и контрсанкций, в Российской Федерации был провозглашен поворот на восток как оптимистическая альтернатива отношениям с ЕС и США. Где теперь эти надежды? Они "выцвели", как справедливо заметил петербургский аналитик Анатолий Несмеян. Ларин говорит: "если для России Китай торговый партнер номер один, то Россия для Китая в списке партнеров где-то под номером 16 сегодня стоит". Номер шестнадцать, двадцать шесть или просто шесть — не столь важно. Точно не первый. Энтузиазм поворота на восток сменился угасанием интереса к совместным проектам, которое объясняется только одним: в сфере экономики мы не в состоянии предложить китайцам ничего такого, что вызвало бы их устойчивый сильный интерес.
К встрече президента РФ и председателя КНР, как писали в прессе, были подготовлены соглашения на $10 млрд. Выглядит вроде бы неплохо, но структура партнерства для этих соглашений неясна. Даже если эти соглашения и предполагают солидную долю китайского участия, то на фоне только прямых нефинансовых (т.е. вложенных в дело) инвестиций Китая в экономику внешнего мира ($160 млрд с хвостиком в 2016 году) это совсем немного для полноценного партнерства.
Еще один важный момент: китайцы с начала 2010-х годов в силу внутренних экономических причин перестали безоглядно инвестировать во внешний мир, на что — т.е. на готовность к таким безоглядным инвестициям, — признаемся честно, у нас была примерно такая же надежда, как на возвращение комфортных нефтяных цен.
Что касается высказанной ученым мысли о том, что нашим отношениям мешает традиционная российская настороженность по отношению к Китаю, то, как мне представляется, эта настороженность никак не сказывается на российской роли младшего партнера. Пресловутая настороженность — контекст разговоров за рюмкой чая, а не фактор реальной политики. В поисках средств для экономического выживания мы уже давно отбросили всякую настороженность и пренебрегли всякой осторожностью.
