Подобный текст — только интервью с ней самой — должен был появиться 2 ноября 2017 года. В этот день исполнилось бы 80 лет известной биробиджанской журналистке, редактору и писательнице Людмиле Георгиевне Чемортан. Уже был определен автор – ее друг и бывший коллега собирался заняться текстом сразу после отпуска. Это должно было быть сюрпризом… Она умерла за месяц до своего юбилея. Но лучше поздно, чем никогда... Каким был этот человек — на вопросы ИА ЕАОMedia отвечает ее дочь Маргарита Усова.
— Маргарита Ильинична, расскажите о творческом пути Вашей мамы. Где Людмила Георгиевна работала, в каких изданиях публиковалась?
— Мы с Урала, вообще-то. Свердловская область Алапаевский район, поселок Нейво-Шайтанский – моя мама оттуда и начинала работать там, на Урале. На Дальний Восток, как я поняла, она поехала с мужем, нашим отцом. Мы с сестрой родились уже в Вяземском Хабаровского края. Он оттуда. Наши предки по его линии – гольды. Потом что-то произошло. Я помню обрывки разговоров про китайцев, про то, что на границе неспокойно, это было после событий на Даманском. А остров всего в 160 км и китайская граница в нескольких километрах от Вяземского. Но главная причина была не эта, наверное, личная. Мы уехали на Урал. Мне было 4 года. И, как я считаю, именно там я прожила все детство. Так я запомнила. Хотя это были всего 4 года – до моего второго класса — и несколько городов. Я бы сказала, городков.
Год назад, уже после того, как я переехала в Москву, и мама умерла, я съездила в эти места. Как мне кажется, я вспомнила, эти улицы рядом с редакциями, в которых мама работала. "Артемовский рабочий" в Артемовском Свердловской области, "Правда коммунизма" (сейчас "Режевская весть") в Реже. Мне кажется, и редакции, и улицы на них выглядели точно так же, как тогда, только — уменьшились. Все эти места и Нейво-Шайтанка находятся в часе-двух езды друг от друга.
Потом мы снова рванули на Дальний Восток. Ехали неделю на поезде через всю страну. Сначала в Бикин. Мама работала в местной редакции. Оказалось, так она говорила, что, если ты жил на Дальнем Востоке, всегда будешь хотеть вернуться обратно. Не знаю, что это было. Не могу сказать, что она очень любила дальневосточную природу, которая многих на самом деле держит в регионе. Природа в ее родных местах — не менее величественная. Река Нейва, с ее крутыми берегами ничем не хуже Биры, по-моему. Думаю, главной была работа — хорошая должность в областной газете, высокая зарплата, квартира в новом доме. Биробиджан бурно развивался и строился. Думаю, именно перспектива жизни в таком крутом месте заставила ее остановиться именно здесь.
Людмила Чемортан. Фото: Ефим Вепринский
— Как начинался творческий путь Людмилы Георгиевны в Биробиджане? Какие темы были любимыми? Может быть, что-то запомнилось особенно.
— В Биробиджан мы приехали, когда маме было 40 лет. Она была уже сложившимся и человеком, и специалистом. И основная ее работа была не столько журналистика, сколько дизайн газеты. Тогда это называлось "ответственный секретарь" и в докомпьютерную эру, это была редкая и ценная профессия. Она говорила мне, что если я научусь макетировать, то мое будущее будет обеспечено, меня точно везде будут ждать – в любом издании. Ее ждали везде, куда мы приезжали, и нам сразу везде давали квартиры, что в принципе — показатель.
Все наши квартиры всегда были завалены макетами. Это такие белые листы формата А2 с напечатанными квадратиками, на которых красным и синим карандашами мама рисовала макет будущей газеты— стрелки и крестики, которые означали заголовки, фото, количество колонок.
Старые макеты мама приносила домой и на оборотах писала тексты. И на оборотах страниц с отпечатанными старыми вышедшими текстами. Писала она всегда ночью. Тогда многие писали рукой – ручкой. Если надо было переставить абзацы, страницу разрезали и вклеивали кусок в нужное место. Писать надо было разборчиво, чтобы машинистка не наделала ошибок, и чтобы линотипистам не надо было делать лишнюю работу. Линотиписты не вчитывались в текст, их функционал был – механически набрать нужные буквы и знаки препинания в форму для печати. Поэтому журналисту надо было быть максимально грамотным. Мне кажется, других тогда не было.
— Немало она писала статей на криминальную тему. Есть ли какие-то особые случаи, связанные с этим направлением? Может, поступали угрозы или, например, удалось помочь в раскрытии каких-то дел?
— Мамины тексты я помню именно в Биробиджане. Одна из супер-историй была с нашим соседом – начальником уголовного розыска. Мама рассказала, что он спас заложницу. Сам лично вел переговоры с вооруженным преступником. И как-то уговорил его выпустить ее живой. Биробиджан конца 70-х – начала 80-х был в этом смысле горячей территорией. Одно из убийств произошло прямо в овраге во дворе нашего дома на Пионерской 72 "Б". Ночью. Все были дома. Никто ничего не слышал. Я потом всегда боялась, когда мама задерживалась на работе. А она часто задерживалась. Тогда журналисты жили работой. В ней никогда не было перерывов. Знаете, эта работа с Москвой по московскому времени, пленумы ЦК и все такое.
Многие ее тексты были именно на криминальные темы. И я точно знаю, что ими зачитывалась вся область. В моей школе все знали, кто моя мама. Утром я приходила на уроки, и мне пересказывали ее тексты. Тексты были реально классные. Можно было читать всю газету и вообще не понять ни слова, но ее тексты были написаны другим языком, в них все было понятно даже мне, третьекласснице. Ну и крутые заголовки были. Как редактор, который прочитал километры текстов разных авторов, я это понимаю. Какие-то — я до сих пор помню — "Вышел химик погулять", допустим. О проблеме преступности, среди лиц, отбывающих наказание в режиме ограничения, а не лишения свободы – "на химии". Более поздние — ее репортажи из морга, монастыря, очень много тем и героев.
Однажды издание, в котором я работала во Владивостоке, решило сделать спецвыпуск про ЕАО. Поехала я – брать интервью и договариваться о размещении рекламы. Провела в области неделю или больше. Пообщалась с массой людей. Не только по работе. И это было удивительное чувство, когда я знакомилась с кем-то очередным, и через пару предложений выяснялось, что буквально каждый человек лично знал мою маму, читал ее тексты, был героем ее публикации или ее стрит-фото для газеты. Правда, все знали ее под псевдонимом – Чемортан.
Было много историй, когда ее тексты спасали конкретного человека. Или были написаны, чтобы восстановить справедливость, чтобы преступник был наказан. Помню, она рассказывала мне ужасную историю про похищение девушки, которую несколько дней удерживал и мучил ее знакомый. Но почему-то уголовное дело пробуксовывало. Все шло к тому, что решат "сама виновата". Мама написала об этом текст, а попутно заставила девушку вспомнить и рассказать какие-то важные детали, которые говорили о том, что именно преступление было совершено, и не важно, что его совершил человек, которого она знала. Как мне кажется, это помогло. Преступника в итоге осудили. И такого было много. Слово в газете было значимо. Если напечатали в газете, значит, правда. Видимо, потому что журналисты тогда не лгали, по крайней мере, заведомо. Это не приходило в голову.
Людмила Чемортан с коллегами. Фото: Ефим Вепринский
Она рассказывала мне, как проверять факты. Не то, чтобы нельзя доверять словам героя публикации. Просто на каждое слово должно быть подтверждение. И документы в состоянии собрать или дать герой. Потом, когда с журналистами и изданиями стали судиться, мама не проиграла ни одного суда благодаря факт-чекингу и привычке иметь подтверждающие документы.
Вообще она рассказывала массу жутких историй, про людей, которые жили на соседних улицах. Для меня Биробиджан был таким — городом из детектива.
После "Биробиджанской звезды" она ушла работать в "Улицу ША", а потом сама создала себе новое рабочее место, муниципальную биробиджанскую газету "МИГ". Она мне сказала, что придумывала название, в котором есть первые буквы моего имени и отчества. Тогда я просто посмеялась. Но я очень ценю, что сегодня на сайте газеты очень уважительно подана история издания. Перечислены все, кто внес вклад в ее развитие. Все знакомые мне фамилии лучших журналистов области, в том числе моя мама, как первый главный редактор и мой отчим, как ее заместитель. Безусловно, это показатель культуры. И заслуга нынешнего главного редактора Владимира Иващенко.
Мама много работала в сфере политического пиара и классического пиара тоже – брошюры, газеты, буклеты, рекламные и выборные тексты для местных изданий. Она до последних дней гордилась тем, что биробиджанский тогда депутат Госдумы Сергей Штогрин говорил своим помощникам, что хочет, чтобы его предвыборную газету делала только она.
Я знаю, что ее очень ценили силовики. Ее тексты были способом решать серьезные проблемы в интересах общества. Это было не просто сотрудничество по работе, ей в ответ помогали в каких-то сложных ситуациях. Но она никогда не говорила мне, с кем она работала. И это тоже ценное качество – умение хранить и уважать чужие тайны, не выдавать источники.
Ну и, видимо, это могло кому-то мешать. Она не раз рассказывала о попытках давления. Но это было бесполезно. Мама не способна была на компромиссы. Она как-то быстро определяла, что правильно, что — нет. Она видела людей насквозь. Как-то заранее. Не скрывала, что думает. Говорила сразу и всегда в лицо, а не за спиной. Было бесполезно ее переубеждать и тем более давить. Толерантность и интриги – это не про таких людей, как она. И да, были и звонки, и нападения. Правда, не было достоверно ясно, дело в ее текстах или в текстах моего отчима, Помилуйко Виктора Алексеевича. Он тоже был очень известным и очень уважаемым в области журналистом. Работал собкором "Тихоокеанской звезды". Это даже звучало круто. Однажды, например, им ломали дверь в квартире. Я долго была в ужасе после этого.
— Людмила Георгиевна является автором нескольких книг. О чем эти литературные произведения?
— Мама написала несколько книг и сама издала их. Книги про реальные в том числе, биробиджанские истории. Жанр – что–то типа сегодняшних блогов в фейсбуке. Короткие законченные рассказы-настроения. Мне кажется, такие вещи должны быть очень интересны жителям города и области. Думаю, многие в них бы узнали себя, своих знакомых, события.
Людмила Чемортан. Фото: предоставлено Маргаритой Усовой
— Вспомните, какой Людмила Георгиевна была мамой? Оказывала ли на это влияние ее профессия? Пошел ли кто-то в семье по ее стопам?
— Понимаете, мама с Урала. И это совершенно другое воспитание, другие манеры, привычки, другая культура – не дальневосточная. Я помню, какой это был контраст – поведение школьников на уроках в Биробиджане. Сама ситуация, что можно разговаривать, не встать, когда вошел учитель, грубость, драки, воровство мелочи из карманов в раздевалке. Немыслимо для Урала. Я была нокаутирована этим. На Урале было принято к своим родителям, мужу, жене обращаться на вы, по имени отчеству. Сколько бы лет ни прошло. Я ни разу не слышала, чтобы мама кого-то обсуждала, или говорила о ком-то плохо. Мне полностью доверяли даже в детстве. Капризничать, требовать игрушку или сладости – просто невозможное поведение, недостойное нашей семьи. Она никогда не делала со мной уроки и не помогала. Это очень отличалось от того, что я видела у своих одноклассников. Я выросла с ощущением, что я — умный приличный хороший человек, который сам знает, что делает. Это доверие было всегда моим цензором. Я просто не имела права сделать что-то, что расстроит мою маму или теоретически не понравится ей. Да, много глупостей я все-таки совершила. Но даже, если я нанесла кому-то этим ущерб, даже, если он был только в моем воображении, я всегда сторицей потом старалась компенсировать. Я ни разу не слышала от мамы нецензурной лексики. Всегда — великолепный русский язык. Она всегда много работала. Практически до конца. Всегда хорошо зарабатывала. В конце жизни она очень расстраивалась, каждый раз, когда я пыталась ей дать деньги. Любую вещь или продукты мне приходилось чуть ли не насильно ей покупать через ужасное ее сопротивление. Однажды, она сказала, что ей очень стыдно, что она не может сама себя обеспечить. Хотя ей было почти 80, и я была только рада полностью избавить ее от любых расходов. Уходящее поколение аскетов, которое ни на что не жалуется, ценит то, что имеет, радуется чашке кофе утром на балконе с видом на реку— не рабы вещей. И до конца продолжает ставить свои личные рекорды. Мама отказывалась ехать ко мне в Москву, мотивируя тем, что хочет сначала прожить 40 лет подряд на Дальнем Востоке. А вот потом, посмотрим… Таких людей больше не делают, по-моему.
Людмила Чемортан. Фото: Ефим Вепринский
Однажды она сказала: "Ты бы знала, какие люди меня воспитывали". Это правда, Нейво-Шайтанка, Урал – это уникальное место. Там много от немецкой культуры. Так исторически сложилось. Много очень образованных людей. Из хороших семей. Она хорошо знала немецкий язык. В пединституте в Нижнем Тагиле писала лекции на немецком. Брала интервью на немецком без переводчика. Я потом ожидала, что во время учебы в ДВГУ буду писать лекции на английском, но… не сбылось — другой уровень образования. Она да, была эталоном для меня – вкуса, языка, профессии, ориентиров в жизни. Когда мы переехали в Биробиджан, она первым делом купила три пары крутых на тот момент лыж, и всю зиму мы вместе бегали на лыжах по Бире… Мама придумывала модели одежды, и местные портнихи отшивали их. Думаю, при сегодняшних возможностях она могла бы быть успешным дизайнером одежды. У нее было прекрасное чувство формы и стиля. Очень необычное мышление… Этот уровень был точно не достижим для меня. И вдруг однажды, я показала ей кино, которое мы сделали с моей и ее коллегой и моей подругой Ниной Зиновьевой про нашу с ней работу в профсоюзах Приморья.
Мама была потрясена. Особенно, когда я сказала, что кино – это ерунда, по сравнению с тем, что все события, о которых шла речь в фильме, тоже полностью организовали мы. Она долго не могла успокоиться, сказала, что не представляла масштаба моей работы. В общем, смысл был такой, что это — шедевр. Что она бы такого не смогла. Меня это подивило — моя супер умная мама, очень требовательная и строгая в том, что касается работы, считает меня более умной.
Мое ощущение детства — мамы никогда не было дома. Она все время была на работе. Дома – писала тексты ночью. В праздники она тоже была на работе. А главный праздник (для меня и сейчас) — День советской печати, 5 мая.
От работы в праздники были бонусы, недоступные никому из моих друзей. Мама брала нас с собой 7 ноября, 1 и 9 мая, у нее всегда был пропуск на трибуну на площади. С другой стороны мы всегда тусили у нее на работе. То есть мы могли в принципе в любую минуту придти к ней, для нас всегда было место, и нам было, чем заняться у нее на работе. Она водила нас в типографию, допустим. Я знала, что такое строкомер, петит и линотип, как размечать гонорары журналистам с детства. И что у газеты – полоса, а не страница. Мне кажется, знаки редакторской правки или верстки, я знала раньше, чем алфавит.
Дома было много книг. Все, что вообще стоило читать человеку. Мама, когда не писала, читала. А самое бесполезно проведенное время было – это, когда нечего читать. Я читала все подряд. Поэтому мне не надо было учить правила русского языка. Грамотность сама пришла. Как говорили мне потом мои корректоры, "видно, что ты знаешь много слов". И вот это отсутствие права на ошибку, связанное с линотипом, заставляло меня уже в моей работе вычитывать всегда свой текст под ключ. До того, как отдать его редактору, самостоятельно переделать столько раз, сколько нужно, чтобы больше к нему никто не прикасался.
У нас собирались компании ее великолепных блестящих коллег. Это были реально очень крутые журналисты, супер-умные и талантливые люди, интеллектуалы. Причем везде, где мы жили, элита местного общества, можно сказать.
Думаю, это повлияло на то, что я ценю людей, которые в совершенстве владеют русским языком, поэтов и писателей. И конечно, на выбор профессии это повлияло. Для меня не было вариантов — я выросла на макетах и газетных полосах. Я продолжаю любить хорошие тексты.
— Вы высказали идею об увековечивании памяти Вашей мамы путем установления мемориальной доски. Как появилась эта идея и обращались ли куда-то уже с этой инициативой?
— Мамы и отчима. Я думаю, журналистское сообщество ЕАО должно это решать. Я обратилась в Союз журналистов. Мама была членом Союза журналистов с 1963 года. Знаете, из-за того, что она почти ничего не слышала в конце жизни, очень сложными для ее собеседников были коммуникации с ней. И поэтому она считала, что ее никто не помнит в Биробиджане, как я ни возражала. Последние два года она жила во Владивостоке, но взяла с меня обещание, что ее похоронят в Биробиджане. В одной могиле с отчимом. Поэтому похорон было двое: во Владивостоке и очень странные – в Биробиджане. Некролог в "Биробиджанской звезде" был размером даже не 2 на 2 см, среди каких-то других объявлений — все, что ее коллеги смогли в тот момент. Поэтому те, кто хотел бы с ней попрощаться, просто об этом не узнали. Но я думаю, что она точно заслужила, чтобы люди, которым она помогла в жизни, а таких много, получили от нее известие, пусть и с опозданием.
— Маргарита Ильинична, спасибо за Ваши ответы!
